32.Последние дни у онкилонов

  На следующее утро путешественники с удивлением узнали два факта: ночью было землетрясение и восстановилось священное озеро. Последнее можно было объяснить первым, но почему же они его не почувствовали? По расспросам оказалось, что землетрясение почувствовали только те два старика, которые остались в землянке Амнундака после ухода прочих; они заснули и были разбужены довольно сильным ударом, выбежали на воздух, но так как все было спокойно, земля только дрожала, они от холода скоро вернулись назад.

  - Почему же мы ничего не чувствовали? - удивился Горюнов. - Не приснилось ли это старикам? Ни мы, ни наши многочисленные гости ничего не заметили.

  - Постойте! - воскликнул Ордин. - Не случилось ли это тогда, когда наша землянка вся дрожала от топота плясавших женщин?

  - Ну конечно, так! В это время легко было не заметить удар, очевидно не слишком сильный.

  - Но который все-таки восстановил сообщение священного озера с... - Ордин замялся.

  - С чем восстановил?

  - Я хотел сказать - с морем, но спохватился, что ведь прежнее озеро стекало в море и высохло не потому, что эта связь прекратилась, а потому, что сильно сократился приток воды из котловины.

  - Знаете, это надо обследовать. Это очень важный вопрос, почему появилась вода. По рассказам онкилонов, она стала подниматься из жерла.

  - Если мы пойдем туда и окажется, что вода снова исчезла, нас обвинят в новой беде и никаким оправданиям не поверят. Нет, лучше подождем и пойдем вместе с Амнундаком, - заявил Костяков.

  И еще один факт, случившийся ночью, узнали путешественники. Пленный вампу сумел развязать веревку и убежал, воспользовавшись тем, что карауливший его воин задремал у костра.

  Все эти вести принесла Аннуир, первая вернувшаяся с утреннего доения оленей.

  - Когда же онкилоны успели узнать, что озеро вернулось и даже увидеть, как поднималась вода? - удивился Ордин.

  - Ночью было моление у священного озера. Амнундак, шаман и все воины ходили туда. Принесли жертву - белого оленя, - и сейчас же вода стала выходить, - сказал Аннуир с радостным видом, очевидно вполне веря в действенность моления и жертвы.

  - Жертва была!.. - протянул Горюнов и замолчал.

  Он сопоставил таинственное жертвоприношение ночью, которому предшествовало удаление всех женщин и детей из жилища, и исчезновение пленника и заподозрил недоброе.

  Позже, пользуясь отлучкой всех жен и Горохова, он сообщил свои подозрения двум товарищам

  . - Непременно нужно узнать, верно ли мое подозрение, - закончил он. - Если они начали приносить в жертву людей, то, начав с вампу, они могут перейти и к нам, если бедствия не прекратятся.

  Но узнать что-нибудь об этом факте не было возможности. Воины рассказывали охотно, что шаману на моление духи велели принести в полночь жертву, обычную жертву - белого оленя, на берегу священного озера, после чего вода начала выступать из жерла и залила на их глазах все дно. Они отрицали, что было землетрясение в эту ночь, очевидно не заметили его на ходу к озеру или во время моления на берегу.

  Прошло несколько дней; была только половина августа, но пахло глубокой осенью: каждую ночь были морозы, туман, иней; листья на деревьях, не успев пожелтеть, валились, трава на полях вся поблекла и полегла. Перелетные птицы исчезли, и озера опустели; за ночь они теперь замерзали целиком и едва оттаивали к вечеру. Солнце часто скрывалось за густыми тучами и еле грело. Женщины начали вытаскивать из мешков зимние одежды и спешно чинить их. Мужчины усиленно занялись заготовкой дров. Путешественники опять начали замечать недружелюбные взгляды, которые бросали на них онкилоны при встречах, а женщины, кроме Аннуир, снова стали чаще отлучаться и проводить время в землянке Амнундака. По совету Ордина, Аннуир тоже начала уходить вместе с ними, чтобы не выделяться своей преданностью чужестранцам и поэтому легче узнавать замыслы онкилонов.

  15 августа с утра подул северный ветер и началась настоящая пурга - валил снег при температуре в несколько градусов ниже нуля. К полудню снег прекратился и, выйдя из землянки, путешественники могли видеть Землю Санникова в полном зимнем наряде: поляну, покрытую толстым слоем снега; оголенный лиственный и украшенный снегом хвойный лес. Онкилоны тоже вышли из землянки вождя и осматривались; женщины сейчас же побежали к ним.

  В сумерки к путешественникам пришел Амнундак, что не случалось уже давно, со времени размолвки после землетрясения, разрушившего его жилище. Он присел к костру и, грея руки и уставившись взором в огонь, повел такую речь:

  - Что же это будет с нами, белые люди? Зима пришла на целую луну раньше времени. Деревья даже не желтели, а замерзли. Птицы улетели, солнце не греет. Если снег будет все прибавляться, все наши олени погибнут. И быки, лошади, носороги тоже погибнут. Чем онкилоны будут питаться?

  Путешественники слушали молча эти сетования; они знали причину преждевременных холодов и знали, что на улучшение нет надежды, пока не восстановятся подземные пути, дававшие котловине тепло. Но кто мог сказать, когда это случится? И чем они могли обнадежить Амнундака?

  Не получая ответа, последний встал и, подняв руку с угрожающим жестом, сказал:

  - И все это сделали вы! Вы пришли к нам из страны снегов и холодов и принесли сюда холод и снег, потому что вам они приятны, вы любите жить на белой земле, белые люди! Холодом и снегом вы хотите погубить онкилонов, чтобы занять нашу землю. Чукчи вытеснили наших предков сюда! Вы, могущественные белые колдуны, хотите погубить нас совсем!

  Он круто повернулся и вышел из землянки. Путешественники обменялись встревоженными взглядами, и, когда вождь удалился, Горюнов сказал:

  - Теперь, я думаю, медлить уже нечего - нужно уходить завтра пораньше в путь; дует северный ветер, озера замерзли, тумана не будет, снег еще неглубок.

  - Да, если он еще подвалит, нам без лыж трудно будет идти, - прибавил Костяков.

  - И зимней одежды у нас здесь нет - все на складе, - заявил Ордин.

  - Вы как знаете, - решительно сказал Горохов, - а я останусь у онкилонов. Этот холод скоро пройдет, и мы заживем по-прежнему. А вы во льдах пропадете, не добравшись до Котельного.

  Его стали убеждать, но он упорно твердил, что здесь лучше, чем в Казачьем: жизнь сытая, спокойная, жена хорошая, землянка теплая, - нечего на судьбу роптать.

  - А если вас, Никита, зарежут, как зарезали вампу, принесут в жертву богам, чтобы холод кончился? - спросил Горюнов.

  - Пустяки говорите! Вампу убежал. Онкилоны людей не режут. Если бы резали, давно бы нас всех прикончили, не стали бы разговаривать, как вот Амнундак сейчас приходил. Просить будут нас, а не резать. Воцарилось тягостное молчание. Немного погодя Горохов поднялся и вышел, а через минуту вбежала Аннуир.

  - Сейчас Амнундак пришел от вас к себе и сказал нам: <Белым людям больше женщин не дадим. Пока они не прекратят холод и снег, вы живите у меня, туда не ходите, а то вам худо будет>. А все мужчины и женщины закричали: <Давно бы так, пусть они поживут без жен, без молока, без лепешек!> Я только попросила отпустить меня за моим одеялом. Он сказал: <Иди, но сейчас же возвращайся назад!>

  Аннуир взяла свое меховое одеяло и сказала Ордину на ухо:

  - Ночью, когда там уснут, я приду к тебе, расскажу, что узнаю, - дело, кажется, нехорошее.

  Она убежала, оставив путешественников в угнетенном настроении

  - Да, завтра уходим чуть свет, - сказал Костяков. - Это, очевидно, первый шаг в цепи репрессий, ожидающих нас, чтобы заставить отменить раннюю зиму.

  - И если мы будем медлить, то дождемся, что к нам поставят в землянку караул, и тогда уйти будет не так-то легко, - прибавил Горюнов.

  - Пока Горохова нет, приготовим все к отходу, - заметил Ордин. - Но интересно, куда он пошел, - не к Амнундаку ли, выдать наши намерения?

  Горохов и женщины в течение всего вечера не возвращались. Путешественники сами приготовили себе ужин, сварили чай, уложили котомки, затем еще долго сидели, обсуждая положение, наконец легли спать. Горохов, очевидно, остался ночевать у Амнундака.

  Среди ночи Ордин был разбужен Аннуир. - Уходить нужно вам скорее, - сказала она шепотом. - Воины говорят: вот подземным духам принесли в жертву вампу - они вернули воду в священное озеро; духам неба пожертвовали только оленя - они рассердились и прислали зиму. Нужно и им жертву получше. Не говорят, а я полагаю - на вас думают.

  - А Никита слышал это?

  - Нет, это было раньше. При нем не говорили. Он пришел и стал говорить, что хочет онкилоном сделаться, от вас уйдет, будет с нами жить, он им не хочет беды делать. Так весь вечер рассказывал, как худо жить в вашей земле. Теперь онкилоны поняли, почему вы сюда пришли: хорошую землю для своего племени ищете. А Амнундак и скажи: <Значит, они соглядатаи! Но мы их отсюда не выпустим, а то они вернутся с большим отрядом воинов, воевать с нами начнут своими молниями - тут онкилонам конец будет!>

  - А Никита не сказал, что мы завтра хотим уйти?

  - Нет, не говорил. Он все только про себя рассказывал. И Амнундак похвалил его и на ночь жену ему вернул. Потом приказал, чтобы завтра позвали шамана - вечером моление будет насчет вас, должно быть, и снега.

  - Ну, Аннуир, завтра мы чуть свет уйдем. А ты как, пойдешь со мной?

  - Пойду куда хочешь, если я там, в вашей земле, буду у тебя одной, первой женой, - ответила Аннуир.

  - Да, ты будешь у меня не первой, а только одной, единственной.

  Они еще долго проговорили, а потом, увидев по часам, что рассвет близок, разбудили товарищей и, наскоро позавтракав, едва начало светать, покинули свою уютную землянку навсегда. Горохову оставили записку с просьбой сообщить Амнундаку, что они пошли за своей теплой одеждой и вернутся через день. Если он хочет догнать их, то может это еще сделать: они будут ждать его двое суток на окраине котловины. Предупреждали его, что Земле Санникова грозит ужасная зима и что здесь будет не лучше, чем в Казачьем. Писали, что он может прийти позже с онкилонами и взять запасы мяса, наготовленного Никифоровым на зиму, так как им всего не увезти.

  В землянке был оставлен костер, чтобы выходящий из нее дым до поры до времени показывал онкилонам, что она жилая, постели свои закрыли так, чтобы казалось, что в них спят люди; только Аннуир унесла с собой свою постель и всю одежду, какая у нее была.

  Шел небольшой снег, который скоро мог скрыть их следы. Впрочем, погоню должен был предотвратить Горохов, во всяком случае до вечера. Ему оставили Пеструху, заперев ее в землянке.

  Когда стало светло, они были уже в нескольких километрах от стойбища, на соседней поляне, которую с трудом узнали. Как изменилось все за четыре месяца! Тогда была новизна впечатлений, чудесная новооткрытая земля, полная тайн, ожидавших раскрытия, весенняя природа, молодая зелень. Теперь - оголенные леса, занесенные снегом поляны; бегство от невежественного народа; впереди скучный, опасный и долгий путь на материк; отсутствие одного товарища, до сих пор делившего с ними все труды, а теперь изменившего; опасения за его судьбу, наконец оставленные женщины, к которым успели привязаться. Только Ордин был веселее остальных - рядом с ним бодро шагала по снегу Аннуир, которая ради него бросила своих родных и привычные условия жизни, покидала родину и шла навстречу чуждому и страшному для нее новому миру, не оглядываясь с тоской назад.

  К вечеру добрались до своей базы и очень обрадовали Никифорова, который давно не имел от них известий. У него все было в порядке, на зиму уже заготовлены большие запасы мяса и дров; собаки сыты и здоровы, не хватало только одной, задавленной на охоте медведем. Казак удивился решению немедленно уходить из этой благодатной земли.

  - Пропали зря все мои труды! - сказал он с укором. - Для чего я старался, стрелял, возил, сушил, коптил? Для чего извел столько тварей? Для чего дрова готовил? Все останется одним медведям, будь они прокляты!

  - Не горюйте, Капитон, не медведи, а люди съедят ваше мясо. Придет Горохов с онкилонами и заберет все к ним на стойбище.

  - Как, а разве Никита не едет с нами домой? - воскликнул в изумлении казак.

  - Да, он решил остаться. Полюбил тут женщину, говорит, здесь лучше, чем в Казачьем.

  - Так и решил? Ах, он сволочь этакая. В Казачьем ведь у него жена есть, правда, старая и злющая баба.

  - А здесь молодая и добрая. Он тут вроде князя будет. - А кто же это пришел с вами? Провожает, что ли? - спросил казак, указывая на Аннуир.

  - Нет, это моя жена, идет с нами на материк, - ответил Ордин.

  - Вот оно что! - протянул Никифоров, с любопытством оглядывая смутившуюся женщину, которая недостаточно знала по-русски, чтобы понимать быстрый разговор, но поняла, что говорят о ней.

  - Значит, вместо Никиты с нами пойдет баба здешнего племени! Не знаю, как мы с собаками управимся, - она Никиту не заменит, небось собачек не видывала даже, не то что нартой править. Эх, огорчение!

  Долго еще Никифоров философствовал на эту тему у костра, вокруг которого расположились путешественники. Ловкость, с которой Аннуир справлялась с приготовлением ужина, несколько примирила его с этой заменой, и он в конце вечера сказал даже:

  - А жинка у вас славная, работящая, Семен Петрович! И сильно любит вас, если решилась от своих в чужие края за море идти... А ваши, видно, не пожелали? - обратился он к остальным двум.

  - Да, не пожелали... - ответил Горюнов и вкратце разъяснил Никифорову, как сложились обстоятельства, заставившие их спешно уходить из этой интересной земли. - Весной мы сюда вернемся, - закончил он, - если все будет благополучно.

  Никифоров рассказал за ужином, что немедленно уходить из котловины нельзя, так как сугроб за лето порядочно понизился и уже не доходит до гребня обрыва, а только до верхнего уступа, над которым приходилось еще метров пятнадцать карабкаться по скалам. Для подъема нарт и груза необходимо было расчистить путь, сделать ступени. Сугроб также требовал подготовки: он сильно обледенел с поверхности, и нужно было вырубить по всей длине ступени.

  - За день со всем этим, однако, не справимся, - сказал он.

- У нас есть два дня, - сказал Горюнов. - Мы обещали Никите ждать его двое суток. Авось он раздумает и придет.